В сегодняшнем обзоре журнальных публикаций предлагаем вам познакомиться с литературными новинками из журнала «Москва». В настоящее время трудно себе представить историю русской литературы и журналистики без этого издания, которое поднимает самые острые вопросы, касающиеся литературы, искусства и жизни в целом. Поразительно насыщенными получились номера журнала в этом году. Можно много говорить о современных писателях, поэтах, драматургах, но сегодня мы представим Марианну Дудареву — одного из сильнейших на нынешний день культурологов, литературоведов, философов России, проникшего в тайны русской жизни. Марианна молода, и тем более удивителен дар зрелого мышления в ее книгах, среди которых — исследования русского фольклора, проблемы литературоведения, решаемые не просто оригинально — безоглядно смело: молодой литератор вступает в заповедные области духа, не боится пространства-времени, свободно явленного в русской культуре.
В вопросе о фольклоре, который кажется теперь уж совсем чем-то вымирающим для современного поколения, она убеждает нас что фольклор никуда не исчез, что это сакральное знание бесценно и оно прорастает в разных сферах нашей жизни. Филология и культурология – две науки, тесно связанные друг с другом. «Через литературу мы узнаём всё, что происходит у нас в культуре». В этих совсем небольших по объему статьях-набросках автор пытается уловить «необъяснимое», невидимое с обывательской точки зрения. «Как много смыслов спрятано в литературе и как важно уметь их находить и интерпретировать» – эта мысль наверняка останется у вас после знакомства с новым эпизодами под названием «Фрески». Филолог и литературовед Марианна Дударева пытается из «фресок» сложить «необъятное бытие и невыразимое инобытие».
Памяти Дарьи Дугиной
Божьи очи
Этих фресок может быть много, а может не быть вовсе, они со-здания духа человека, которому завещал сто лет назад Велимир Хлебников вести духовный дневник. Припоминаю его слова: «Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа».
Постеля
Взбурленная беспорядком постеля полна демонами глухонемыми. Убирайте свои кровати! Пространство говорит с тобой! Пьет тебя, твою энергию, когда смотришь на беспорядок, который ты должен претворить в космос. Ее белое тело лежит в тишине, но еще встревожено твоими снами. Позаботься о нем, и постеля с радостью и заботой примет тебя в свое бытие.
Комната
Комната корчится ужасом ночи, раскиданными предметами туалета, забытой чашкой с кофейной гущей на дне, непотушенной папиросой, недолистанной книгой, которая плачет и зовет чтеца. Все это ты! Твоя комната — твой космос, меональная зона, способная дарить или радость, или печаль. Помните цветаевские три стены? Четвертая — навылет, полный провал, присутствие отсутствия. Когда дверь твоя становится окном, когда выпадаешь в бытие каждый день, а не выходишь, то пора замедлить шаг или остановиться вовсе.
Стол
Обеденный или письменный? Съеденный или выплаканный? За первым сидят и говорят, поглощают бытие, шурша зубами, широко кривя рты, бывает, что и кусаются, дерутся за кусок хлеба. За вторым выдыхают, порождают бытие. От обеденного стола до письменного в среднем по России одна комната, а на деле одна тысяча миль, световых лет. Как утробно урчишь курочкой и картошкой, так утробно молчишь о слове прочитанном и невысказанном. Молчи! И обед, и письмо потенциально равновелики в проживании жизни и смерти. Обед, поедание, поглощение и вкушение — смерть для кого-то и жизнь для тебя. Видимость жизни.
Шторы
Как шоры. Боишься заглянуть за них? Там ночь или день. Неважно. Плюшевая малиновая материя тяжело спадает на пол, как в старом замке раннего Нового времени, и вот ты уже готов взять тот самый бокал вина, чтобы распить его в одиночестве, чтобы не слышать крика ворона за окном. Но не у всех такие шторы! Есть легкие и желтые, как солнечный день, розовые из индийского льна и плотные, которые и в пасмурную погоду не дадут тебе приуныть. Шторы — это онтологическая граница сегодня, отделение, ограждение, ошторение от мира, от Другого. Люди любят шторы, но не любят за них выглядывать нонче.
Одеяло
Шторность тела, обволакивание, еще большее ограждение от мира и комнаты. Лежишь подворачиваешься и не чувствуешь страха границы, края, которым пугали еще в детских колыбельных про серого волчка. На краю спать жутко, неуютно. Окаймления кровати как корабля, льдины, на которой плывешь в мир сновидений, чем больше — тем комфортнее. Сегодня мы ищем этот комфорт везде и пытаемся мир вещей подогнать под себя, поработить эти вещи, а они — говорят!
Подушка
Запоминает твое лицо, как никто другой, знает твои тайны и помыслы. Обязательно взбивай ее, меняй ей одёжу, она верный друг, но может обернуться и злосчастно — нашлет морок ночью, а в старости и шейную боль. Тоже весьма онтологическая вещь, ибо разделяет твое бытие на до и после, до лежания и после вставания. Человек во сне, замирая, возможно, приобщается к тайне смерти.
Вещи! Вещи! Вещи!
От многих болит голова. Зачем ты принес их домой? Вот зачем этот фарфоровый слоник, бегущий куда-то на трех лапах, а четвертая откололась?.. Зачем вот здесь пустота, которую могли бы занять в кожаном переплете «Повести Белкина»?.. Как ты организуешь свое пространство? У многих в квартирках и квартирищах вечная канитель на полках, сотворенная этими вещами, ходящими по ночам. Полки — как елки! Новогодние невесты, увешанные от пяток до гребенок красными, желтыми, зелеными шарами, солдатиками, огоньками. Но то елки, два-три дня постоят — и ладно. Пора возвращаться к аскетизму. Не видно собственной тени в комнате за всей этой пестротой турецкого рынка.
Выход из комнаты — выход из зримости,
привычной осязаемости своего — в город
Не забудь куртку или шубку. Не может человек голым путешествовать по России, ползти, пробираться по лицу города, это будет совсем по-босховски. Ты к такому еще не готов. Ты не можешь полностью выйти из зоны комфорта квартиры.
Пешеход
Самый обыкновенный ход в пальто или в куртке, никто и не замечает, в чем именно он. Обезличился, обезобразился даже в норковой шубе. Нет машины, значит, и человека нет. Пешеход — как смог в большом городе, который есть и которого нет, никто уже и не смотрит. Нет глаз.
Книги
Эти книги устали ждать. Устали ждать своего читателя и здесь, в городе, вряд ли дождутся. Тут почти не читают. Город искушает всеми благами цивилизации. Голод компьютеров, магазинов, кафе и клабов — по тебе. Книги даже уже не протестуют, ибо отправлены в угол дальний, убраны с полок. Лишь иногда в старых московских окнах теплится лампадка студентки, сидящей над Бальзаком (бальзамом ли) или (Б)Акуниным. Сессия.
Людь
Рот главное в нем. Рот — это род. Это детородный орган для Логоса. Что извергаешь, порождаешь ты им? Скажи, людоволк! Ноги в городе, как лапы, должны быть быстры, ибо не успеешь на 70-й автобус. Руки, как прутья, гибки, ибо должны тоже быстро шнырять по карманам в поисках проездного или банковской карты.
Нос не так уж и важен, ибо прикрываем его маской. Не стоит вдыхать пары города, они делают мысли токсичными, превращая их в серых мышек.
……………………………………………………………………………………………………………..
Я только прикрою глаза — и они тут как тут. Словно из детства, из прошлой жизни даже. Они приходят как капризная восточная царевна — когда захотят. Они фрезой входят в меня, и уж тут не отвертишься. Фрески.
Поезда
«Где? Где едем? Ну где?» — часто спрашивает мальчик маму, всматриваясь полусонными глазами в чернеющую даль. В этом «где?» есть что-то протяжное, сладостное для русской души. И не хочется даже бежать к списку станций, вызнавать. Кажется, что так вечно будет: теплый пошатывающий, подкачивающий тебя вагон, остывший чай, подбавленный по второму, а то и третьему разу, огни от фонарных столбов, огни от редко мелькающих домиков и сторожевых вагонов на железной дороге. А тут — твой сосед шамшит что-то на ухо или вовсе сопит. Ощущение дороги — одно из самых важных для русского человека. А потом дрёма тебя охватывает, оборачивает, околдовывает стуком колес по разбитым рельсам. И вот тут, может быть, ты поймешь, куда ты едешь, куда мчится эта Русь, и не так уж важно, где это происходит.
И еще дома
Серые и разбитые жизнью провинции. По чьей вине, не так и важно. Но люди тут спешат в дома, спешат включить в них свет, понять, что в тепле находишься, домашнем, семейном, пусть даже с постоянными скандалами, но дома. В столице дома только кондиционер и робот-пылесос, который ждет твоей команды к действию. Просторность залов, количество квадратных метров не уменьшает там высоту социальных перегородок.
Россия — вся Россия — Винтеррайзе — в никуда. И здесь кончаются фрески. Здесь начинается (ино)бытие. Здесь бок о бок с землей, растресканной, где-то убранной, где-то забытой, а такая еще есть у нас, с водой, рекой и болотом, дождевой и колодезной. Здесь, где жизни для многих нет, настоящая непреходящая Русь, о которой не помнит метро, норковое пальто, быстрое такси и окно многомиллионной многоэтажки.
Писатель Елена Крюкова рекомендует к прочтению тексты Марианны: Из кусков словесной смальты, из отдельных, с виду торопливо брошенных на стену жизни мазков нетерпеливой темперы массивом красок, вздохов, слёз, стука вагонных колес, света ночных окон и полночных звёзд складывается громадная картина бытия.
И оно, бытие, радостно и празднично ведь далеко не всегда. Праздник — за кадром. Он случится, если ты на него — окажешься способен. А пока перед тобою не-праздник. Не-торжество.
Да, горько, остро, больно. Невыносимо. Но кто сказал, что жизнь — не полынный отвар, когда мучит жажда? Не чаша цикуты? Не оцет, поднесенный на воинском копье Распятому?
«Прилипаем губами полупустых карманов к витринам кондитерских, одежных, парфюмерных. Вцеловываемся в вещи без надобности, тащим в котомках, что надо и не надо. Мы теперь сами как магазины. Но мало в нас полок, они давно рухнули под тяжестью снеди. Мучимые бессонницей вещей. Мучимы мы. МагазиМЫ. (…)».
Кажется, что в «тренде» разговоры о политике, получение юридического образования, собственный пиар… Но без чистого русского слова, без хорошего языка, который прививает тебе литература и главным образом поэзия в силу своей глубинной метафоричности, нет и тебя. Классическая поэзия позволяет наяву пережить и любовь, и грусть, и нежность, она вызывает все знакомые эмоции, делая тебя добрее и чище.
Читать «Фрески» на сайте журнала «Москва» и в зале периодики нашей библиотеки.
Составитель обзора статьи Л.Человская, гл. библиограф
|
